— Мне удобно! А тебе, Кит?

— Иначе бы не предлагал, — пожимаю плечами.

Женька упрямо хмурит брови, а я задыхаюсь — настолько он походит на меня в этот момент. Сердце подпрыгивает в груди и бьет о ребра. Он мог бы быть моим сыном… Он мог бы быть моим.

— Ой, а что это у тебя на шее, мам? Пятна какие-то… Опять аллергия?

Я вижу, как взгляд Евы наполняется паникой. Она касается ладонью горла и обжигает меня взглядом, полным отчаяния. Ладно… признаю. Это была совершенно детская выходка. Но почему-то я о ней не жалею.

— Да, наверное. — бормочет она. — Сейчас выпью таблетки. А ты проводи Кита пока, хорошо?

— Угу. Ну, так я у него останусь?

— Не знаю, Жень. Давай утром вернемся к этому разговору.

Ева проскакивает мимо нас и скрывается в ванной. Женька провожает меня до двери. Нетерпеливо переминается с ноги на ногу, когда я обуваюсь.

— Я люблю программирование… — выпаливает он.

— Правда? — выпрямляюсь в полный рост и кладу руку на дверную ручку. Где-то в глубине квартиры открывают кран. Ева принимает душ. И знаете, мне бы самому он тоже не помешал.

— Угу. Отец говорил, что в детстве тебе это тоже очень нравилось.

— И сейчас нравится.

— Я знаю, — лыбится Женька. — Отец говорил, что если я буду стараться, то стану таким же крутым, как ты. Или даже лучше, — добавляет, подумав. А у меня мурашки бегут. И кишки узлом стягивает. Потому что старик никогда… никогда меня не хвалил. Ни единого чертового раза. Мне всегда казалось, что я — разочарование всей его жизни, а тут…

— Ладно, Жень, я пойду, а по поводу субботы мы созвонимся, да?

— Угу. Только мама улетает в пятницу вечером. Наверное, надо, чтобы ты забрал меня вечером в пятницу.

— А, ну тогда до пятницы. Если мама тебя отпустит, — добавляю чуть нерешительно.

— Отпустит. Ты же мой брат.

Сглатываю и киваю. Брат… Я его брат. Гребаный ад. Женщина, которую я любил больше жизни, родила мне брата. Ну, разве не мило?

Захлопываю за собой дверь. Бегу вниз по ступенькам, толкаю подъездную дверь и задыхаюсь. Порыв ветра щедро бросает в лицо горсть колючих снежинок. Втягиваю голову в плечи, но те все равно проникают за шиворот и, тая, холодят кожу. Ну, и черт с ним. Может, это и к лучшему. Мне не помешает остыть. И хорошенько все обдумать.

Потому что сейчас меня швыряет из крайности в крайность. Потому что сейчас я получил много новых вводных. Надо бы с этим как-то разобраться на трезвую.

Особенно с обвинениями Евы в том, что я не знал её. Разве не эта мысль мелькнула в моей голове еще в офисе? Разве я не об этом первым делом подумал, когда впервые увидел ее Инстаграм?

Нет… Нет. Не может быть. Мы ведь были с ней настолько близки. Ни одной женщине я не рассказывал того, что рассказывал Еве. Я делился с ней своими переживаниями, мечтами, планами… Она знала, как я живу и чем. А я… В памяти всплывают недавние слова Евы:

— …Я собакой побитой тебя ждала, Кит. Растеряв к себе все уважение, я ждала, когда ты нагуляешься со своими друзьями-мажорами, телками, которые тебе подходили по статусу, и снизойдешь до меня. Своего маленького грязного секрета…

Вот, как она себя чувствовала, оказывается? А если так, то почему молчала? Я думал, решение не афишировать наши отношения — наше общее, а выходит… в глубине души она считала меня трусом, не способным пойти против системы, и все равно любила? Побитой собакой ждала? Да где там… Не ждала. В том-то и дело, что не ждала. А я… да, я не скрываю — было сложно пойти против толпы. Все было предельно понятно. Такие, как мы с Бестужевым и Карасевым — высшая каста, такие, как Ева — грязь. Но я искал обходные пути! Пусть это случилось не так быстро, как, наверное, надо было. Да, пару раз я смолчал, когда Еву в очередной раз чморили. Но ведь она сама меня попросила не лезть… Ведь просила же? Да! Просила! Чтобы не ставить меня в неловкое положение. Снимая с меня ответственность за выбор. Сохраняя мою гордость и чувство самоуважения, от которого ни черта бы не осталось, если бы я не нашел в себе сил встать на ее сторону.

Дерьмо…

Пока я был в гостях у Евы, мою машину здорово замело. Губами высовываю сигарету из пачки, подкуриваю и принимаюсь счищать снег с лобового стекла рукавом. Щетка есть, но мне и в голову не приходит лезть в багажник.

Мне мерзко. Так мерзко, господи. От самого себя тошно. Выходит, я еще больший трус, чем думал.

Сметаю снег с зеркал. Открываю дверь и прячусь в тепле салона. Выкручиваю руль. Понимаю, что если не отвлекусь от этих мыслей, то просто не доеду домой. Усилием воли заставляю себя успокоиться и, сдав назад, выруливаю со стоянки. Дома даже свет не включаю. Наступив на задники, стаскиваю ботинки, снимаю пальто, прохожу через гулкие коридоры огромной холостяцкой квартиры к спальне и прямо в одежде падаю на кровать. Уснуть даже не пытаюсь.

Мысли упрямыми змеями лезут в голову. Обрывки слов звенят в ушах.

— Это была не любовь, Кит… Не любовь, понимаешь?

Правильно. Не любовь. Болезнь какая-то. Как показало время, неизлечимая даже. Разве это любовь, когда ты вообще без нее не можешь? Когда дышишь только ей, когда глаза только ее видят. Когда думать не можешь ни о чем другом, ни о ком…

Встаю. Зачем-то включаю телевизор. Как обычно — на канале новостей.

— Громкий процесс о хищениях в Министерстве обороны начнется уже через неделю. Основной подозреваемый, генерал Кошелев, накануне трагически погиб в автокатастрофе. Следствие прорабатывает сразу несколько версий случившегося, одна из которых — самоубийство… Напомним, что, по данным экспертизы, автомобиль генерала Кошелева на полной скорости протаранил отбойник на сорок восьмом километре *кого шоссе.

Диктор замолкает, выпуск новостей сменяет реклама, а я все сижу, пялясь в телевизор, не в силах поверить в то, что услышал. А потом хватаю телефон и принимаюсь судорожно листать телефонную книгу.

— Михаил Иванович? Никита Кошелев… — бросаю в трубку, когда старый приятель отца, наконец, принимает вызов.

— Кит! Ну, наконец-то. А я все думаю, позвонишь… Нет?

— Вот. Звоню. Нам поговорить бы. Вы можете уделить мне несколько минут?

Глава 10

Ева. Настоящее.

Не спится. Верчусь с боку на бок в постели, прижав к животу подушку, но ничего не помогает. Так только хуже.

Невыносимо… Мое тело отказывается подчиняться. Плевать ему на муки совести, мораль и все другие нравственные аспекты моего поведения. Я хочу Кита. Всегда хотела. До одури. До полной невозможности ему противостоять.

Сейчас я как никогда понимаю мать… Не думала, что когда-нибудь скажу это, но я ее понимаю. Я знаю, как ломает любовь к мужчине. Теперь я… знаю.

Я спрашиваю себя, что было бы, если бы Саша перед смертью уделял мне чуть больше внимания? Реагировала бы я на Кита так остро? Понятия не имею. Мне хочется верить, что да. Но с тех пор, как у мужа начались проблемы на работе, ему стало не до секса, а мое тело, тело здоровой молодой женщины, требует своего. Неудивительно, что рядом с Китом мои желания выходят из-под контроля. Наверное, нет ничего страшнее этого плотского, замешанного на давнишних чувствах, голода.

Встаю с кровати, включаю ночник и подхожу к туалетному столику. Веду пальцами по следам от его засосов.

Совершенно детская выходка! Чем он только думал?! Откидываю волосы на спину, верчу головой, любуясь фиолетовыми отметинами. Грудь налита, соски возбуждены, я нерешительно скольжу ладонями дальше, обхватываю острые пики, представляя, что это он, и тут же в отвращении отдергиваю ладони. Я противна сама себе.

Резко отворачиваюсь от зеркала, тянусь за халатом и бреду в кухню. Наливаю себе теплый чай с медом, открываю заметки в телефоне и с головой ухожу в работу. Это лучшее, что я сейчас могу сделать. Занять мысли. Чем угодно, но только не Китом…

Не знаю, за счет чего держусь всю следующую неделю. Наверное, у меня просто нет времени думать ни о чем, кроме навалившихся дел. Кажется, я ни черта не успеваю. Весь декабрь и январь в моей фирме по организации праздников — сущая нервотрепка. Горячий сезон. Корпоративы, детские утренники, елки… А тут, как назло, эпидемия гриппа, подкосившая едва ли не половину моих ребят. Хоть бери и сама надевай фартук, как в старые добрые времена! А ведь еще у меня кондитерская, заказы на эксклюзивные авторские торты, долбанные Инстаграм и Ютьюб, без которых в моей работе не обойтись. Но самое главное — сын, для которого я стала единственным родителем.